я влюблен

очень сложно признать (это ново и слишком странно): я грущу по тебе, моя девочка без изъяна; ночью трудно уснуть, а под утро меня колотит. я как будто не пуст. я как будто душа без плоти. я как будто больной, и я снова себя жалею. находиться с тобой мне страшней, чем под взглядом Снейпа. неуклюжий, смешной, пугливый, совсем несносный (кстати, снова забыл, как правильно — левио́са?).

постоянно писать в тетрадках «*сердечко* Грейнджер» — надоело, устал. может, хватит меня калечить? я хочу убежать, потеряться бы где-то в мире, но я буду скучать по девчонке, что вечно с книгой. по девчонке, что точно знает, как сделать больно,

по девчонке, что обладает чистейшей кровью.

ну давай же, сплетутся пальцы, мы сядем рядом; я хочу быть с тобой, моя девочка с строгим взглядом. и пускай подождет весь мир, все друзья, вся школа…

я влюблен в тебя.

я влюблен в тебя, Гермиона.

(с) алена к.

И после стольких книг

мне двадцать пять, и в рюкзаке стучатся об Гарри Поттера контракты и отчет. я помню мир, мне было в нем пятнадцать, и я еще не знала, что же ждет вот эту девочку с глазами цвета ночи и совершенно гермионовской копной, и зеркало Еиналеж-то не спросишь, не наколдуешь и не вступишь в бой с любым и каждым, кто тебя потянет на сторону от истинной мечты, не передашь с патронусовской ланью — ждала тебя, так подожди и ты. мечта идет вперед, тебе пятнадцать, и в книжках все понятно и легко…

у детства вышел срок, пора прощаться. мы превращаемся в брюзжащих стариков примерно к девятнадцати, всех прочих считая дураками хуже нас, в графе «мечты» рисуем жирный прочерк, мечты остались в детстве, вышел час, теперь же планы, сроки и причины из головы, а сердце и не в счёт. надумаем прекрасного мужчину — но Сириус чего-то не идет, а мы не то чтоб ждали, но хотелось, и книжка за стеклом глядит на нас, но где бы взять и нам такую смелость, чтоб в одиночку выйти в бой?

наступит час, когда захочешь сдаться, будет больно, а, может, и смертельно хорошо — как Дамблдор, всегда лечи любовью свое уставшее, угасшее нутро. и знай свой путь, и помни свои корни, и в нарглов верь, и в дружбу — и в себя.
и после стольких лет — всегда — я буду помнить.
и после стольких книг.
всегда.
всегда.

(с) Даша Сонина

И хорошо

мальчик проснётся в своём чулане [тётя стучит всё злей]. мальчик не видел ни юркой лани, ни смертоносных змей. шрам не болел ночью без причины, не приходил порой в сны красноглазый худой мужчина. мальчик – какой герой? – не был рождён за убийцей гнаться, биться, лезть на рожон. мальчик не шёл умирать в семнадцать.

и хорошо.

Гарри Поттера не существует

Гарри снится, как переплавляется в шар почему-то зелёное пламя.

Тётя в тысячный раз объясняет: пожар. И взамен нагружает делами. Приготовить поесть, принести ей газет; вот добавили сплетен и басен, и преступник на первой опять полосе. «Осторожно, чертовски опасен». Тётя охает громко: мерзавцы вокруг! как суров, Вернон, и нелюдим как!

Гарри больше волнует таинственный друг. Его собственный друг-невидимка. Он всегда молчалив, по-учительски строг, проверяет – придирчиво, долго, – чтобы вовремя был приготовлен урок. Он дотошен до жути, вот только на коленях его можно спать, не боясь ни насмешек, ни окрика злого. Между ними не дружба, не нежность, не связь – для такого не выдумать слова. Гарри знает, что друг его прячет печать, что печать эта ноет и режет. Но об этом привычно и нужно молчать.

Сон приходит всё реже и реже. Гарри дышит свободно, не зная тоски, и считает минуты до встречи. Сердце, глупое сердце сжимают тиски от привычной насмешливой речи, он сидит, улыбается счастливо, но почтальоном случайного ада ветер тянет его в пустоту за окно, Гарри падает, падает, пада… И влетает в кольцо тонких ласковых рук, перекрывших ему мостовую.

Гарри Дурсля спасает невидимый друг.

Гарри Поттера не существует.

Мальчик, который выжил

сердобольная память лишила надгробия плит,
за стеной окуляров – привычная зеркалу зелень.
но осколок на лбу всё болит, и болит, и болит,
даже если напиться зелий.
сквозь минувшие годы всплывает вдруг: девять и три…
и потеют ладони, и голос становится выше.
ребятишки с платформы друг другу кричат: «посмотри.
это – Мальчик-Который-Выжил».
ты бредёшь, прокажённый, спаситель, надежда, кумир,
и колотится сердце, и вопль увязает в металле.
пусть тебе, как всем прочим, не дали погибнуть за мир,
но и выбора тоже не дали.
и когда говорят о страданьях, ты весел и нем.
вам, пришедшим с победой, открыты отныне все двери.
ты живёшь как мечтал. и ты счастлив. конечно, вполне –
говоришь это всем, и все верят.
но приходит, ступая чуть слышно, ночною порой
мысль, абсурдная мысль, порожденье карающей длани:

может быть, волшебство, за которое бился Герой,
потерялось в чулане?

(c) Сделай громче

Мальчик, который выжил

в кубке опять отражен сутулый, с едким изгибом рта.

мальчик едва достаёт до стула. где-то на лбу — черта. шляпа задумчива и дырява, шепчет в чужой висок: Слизерин — слава. ну, слышишь? право, лакомый же кусок!

я представляю — соцветьем змеек — серо-зелёный шарф. мальчик несётся к рядам скамеек, кажется, не дыша, мальчика гладят ладони, крики, льют в уши сладкий яд.

прячет улыбку седой старик, и я опускаю взгляд.

в кубке — угрюмый, сухой, ненужный, с складками возле губ. я протыкаю ножом свой ужин, точно ладонь врагу.

мальчик растёт. беспардонный, грубый, без тормозов и мер. яростью взгляда из стёкол рубит, злобно плюётся: «сэ-эр». тело в лохмотья, очки в осколки, то василиск, то Лорд. сколько-то можно ещё, а, сколько? как и отец, упёрт. я не волнуюсь. он мне не крестник, я не его конвой.

Альбус, когда-нибудь Он воскреснет.

Альбус, живой. живой.

смерти друг другу сопят в затылок. Седрик, Бродяга… ты. где-то внутри замерзает стылый шарик из пустоты. я обращаюсь к луне и звёздам — ты же услышишь, Ал?

мне слишком душно. мне нужен воздух. и пара штук пиал. пусть перепачкаю стенки кровью. нынче она в чести.

в кубке солёно. твоё здоровье.

дай мне его спасти.

(с) Сделай громче

Сириус

siriusздравствуй, мой мальчик. не знаю, зачем пишу — здесь нет совы, письмо мне отправить не с кем.

я ничего не помню — лишь белый шум, арку с её манящим неясным блеском, после увидел свет и шагнул вперёд… львы умирают внезапно, легко, с улыбкой. там, на границе, земля холодна, как лёд, прошлая жизнь становится чем-то зыбким.

я проиграл — но битву, а не войну, ты покажи им всем в поединке века!
в час, когда всё, что дорого, на кону, помни, что ты — сын Поттеров, крестник Блэка.

мы будем здесь — поддерживать до конца, будем с тобой, каким бы твой ни был выбор. ты разжигаешь пламя в людских сердцах, все за тобой — в сражение и на дыбу…

выпрями спину и обними друзей.
где бы ты ни был, эту запомни дату — день, когда мир на смену пришёл грозе.

подпись:
Лунатик, Бродяга, Лили, Сохатый.

Хогвартс

миру, в котором пыли полно и гари,
противовесит из детства один закон.
легче уже от того, что в страницах — Гарри,
с ним где-то рядышком огненно-рыжий Рон,

неподалеку всезнающая Гермиона
что-то пытается вычитать по пути.
а на знакомом вокзале шумят вагоны,
девять-три-четверти, как нам её найти?

помнишь, когда-то давно размышлять любили,
где было б лучше нам: Слизерин, Гриффиндор?
писем из Хогвартса ждали в совиных крыльях
и, если честно, надеемся до сих пор.

возраст не важен, и статус, и иже с ними,
этот сюжет нас от серости будней спас.
нет, вы не верьте, что Хогвартса нет в помине:
Хогвартс увековечен в любом из нас.

(с) Риделика

Книжное

в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены — вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах — осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето — волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят…

но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.

мы научились различным трюкам — так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод — что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод — Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко — помощь друзей, волшебство, гроза… здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту…

…те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.

***
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру — легко и быстро, будто вовек не прибавят лет… значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо — чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих… даже пусть где-то ты центр Мира — сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды — нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи — кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на «вы» — эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна — мысль о том, что пора обратно — и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй — наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.

поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — «волна террора», «происки Лорда», «борьба за трон»…только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть…можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба — и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин — глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья — скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок… где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.

раз уж пришёл — никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство — значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана — заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно — или пока не решишь смолчать. кто выделяется — тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом… но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки — прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма… если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке — хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста — здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги — тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?…
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.

***
знаю, ты скажешь — «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос…

ну а пока — кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит — за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки — эй, Сажерук, вот и твой черед!… Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор — и пойди найди…
вот вспоминаешь, и так выходит — ты никогда не бывал один.

путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.

(c) Джек-с-Фонарём

Наша новая знаменитость

бадьян, лаванда, имбирь и мята, настой крапивы – так пахнут осень, полночный замок и мой сюртук. набрался виски [добавив после пол пинты пива]. внутри меня по горячим венам струится ртуть. полынь, рябина, листок герани, аир и угорь. не нужно думать. котёл и время. луна и хмель. ладонь испачкана чем-то черным [возможно, уголь?]. плевать, ведь завтра мои манжеты измажет мел. бадьян, лаванда, полынь, герань, аконит и мята. какой он? добрый? в очках? заносчив? улыбчив? груб? не помогают уже ни зелья, ни сны, ни мантры – мешает запах, тяжёлый запах любви у губ. бадьян, лаванда, имбирь… к чертям бы! наступит утро. проснется день, оглянется вечер, придет экспресс. мне все равно, что шальная память щекочет ухо, ведь остается отбыть последний учебный рейс.

**

огонь, котлы, первогодки. мрак!.. отыграло лето. уроки [лекции или практики], тёмный класс. мне так хотелось сегодня утром проснуться ветром, но я зачем-то ловлю надежды зелёных глаз. шумели реки волшебной школы: «приехал Поттер. тот самый Поттер. ты видишь лоб его, видишь шрам?». вокруг него сгруппировалась своя когорта [но взгляд мой точен – он, верно, выскочка и болван]. о, милый Альбус, ты ждал, что я отнесусь с любовью, что у меня затянулись раны – теперь рубцы [и то, что дети не платят сердцем, душой и болью за то, что делали в прошлой памяти их отцы].
быть может, прав. но душа мальчишки – не мне забота.
я протыкаю пером случайно фамильный список.
глаза в глаза. как они знакомы.

– о. Гарри Поттер, – почти что шёпотом. – наша новая
знаменитость.

(с) Джек Абатуров