Наваждения

По шелковым травам, вдыхая ветра, от будней просроченных дней.
Из зимнего вязкого мрака пешком — два шага к прекрасной весне.

В цветы луговые зарыться лицом чтоб «видеть их как наяву».
От боли проснуться, на голом полу… порезав зрачок о траву.

Пусть все как обычно,  пусть все как всегда, но что-то мешает уснуть.
И хочется эту разгадку найти, вернувшись обратно в весну.

Но вместо… заваривать кофе с утра, зажав сигарету в зубах,
И верить, что в шелковых травах лежит потерянный кем-то тюрбан.

Два сердца о ребра, а ноги хотят пройтись по цветным мостовым…
И, вот, старый друг в размышленьях своих, к тебе  обратится на «вы»…

Но в сказке, как в жизни: заклятье спадет… но, нет, не по волшебству.
Когда незнакомка прошепчет, смеясь: «Я вижу вас как наяву»

В нелепом закате небрежно взмахнет копной серебристых волос
И скажет печально: «Похоже, сэр Макс, тебе очень дурно спалось…»

Она растворится в потоке людей, лишь в небе проступят слова:
«Куда же Тебя в этот раз занесла лохматая голова?»

Ты сядешь, где был и начнешь хохотать, как будто до чертиков пьян.
Ведь вспомнишь — на  шелковых травах лежит забытый тобою тюрбан.

И чувства нахлынут, а ноги сойдут с мозаичной мостовой,
И мысли потоком: «Я снова в себе. И, слава магистрам, живой»

Но это потом… а пока что сэр Макс, терпи. Я подам тебе знак.
И ты не волнуйся, я помню тот день. Там все было именно так.

Саша Бест

Теххи

Ты только, знаешь, не уходи,
Останься — грустной, смешной и мудрой,
Горячей камрой в постели утром,
Десятым сердцем в моей груди,
Не уходи!

Не уходи! Я сорву замок,
Куда летишь ты, во мрак и холод?
Ведь без тебя этот теплый город
Дождлив, безумен и одинок.
И я промок.

Вернись — апрелями на губах,
Последним утренним дилижансом
Чтоб бликом солнечным отражаться
В моих стоцветных дурных глазах
Сжигая страх.

Не уходи, здесь тепло и кров,
Прошу, не бойся судьбы капризной!
Вернись, мой самый любимый призрак,
В один из тысяч
моих
миров…

Шуре

Шуре славно уже за двадцать, жизнь проторена и понятна — днем по клавишам клацать-клацать, чаем ставить на юбке пятна. офис глыбой навис, не сдвинуть, парень первый-второй-не помню, сумку крепче держать и спину, никогда ни за кем погоню не вершить — все само прибьется. Шура свод начертила правил. но когда замирает солнце, где-то там за границей ставен, Шура знает чего ей надо — у кровати стоят горою, словно главной за все наградой, что дарована ей судьбою, книги. много больших. красивых. пахнут деревом и свободой. коль прожить ей хватило силы этот день с его непогодой, с его пробками и делами, шумом, гамом, звонками, сажей, значит время под парусами, мимо строя многоэтажек, улизнуть от привычных буден, в мир, где все по другому сшито. там где путь небывал и труден, там где счастье кругом разлито.

там где Ехо мерцает сладко, всех Магистров влюбив и прочих, где цветастой своей брусчаткой манит ласково среди ночи у Хурона дышать всей грудью, центром мира прослыть и стержнем. Шура в Ехо своею сутью проросла и тут без надежды позабыть, не читать с начала. вот сэр Макс попивает камру, и ей кажется, что звучало приглашение, может правда? ей зайти бы в Мохнатый Домик, пса погладить, забраться в кресло…

Шура гладит ладонью томик. закрывает. кладет на место.

устремляется в новый омут, серебрит он воспоминания. вот слетаются к дому… к Дому, как на мессу, как на заклание, те, поломанные, другие, на Изнанку в окно не глядя. жить по правилам им отныне, все во имя Игры и ради. Шура тихнет, робеет даже, Ночью Сказок в углу присела, тот, кто видел, тот все расскажет — вот Слепой не лежал без дела, Лес почуял его и принял, запах хвои, тоски и были. ты забудь поскорее имя, ты забудь поскорей кем были. мы теперь его стая, где-то песню тянет во тьме Табаки. пусть закончится все с рассветом, эти шорохи все и знаки, сердце пусть поведет истомой и обрушится вниз чуть слышно,

Шура Дом тот считает домом, у нее это сразу вышло.

дальний путь ее тянет следом, прямо в город семью холмами, там в метро, под кровавым бредом, помня смутно, что стало с нами, младший служащий из Дозора, Светлый слабый — зовут Антон, в эпицентре всего раздора, вечной сечи, зашел в вагон, чтобы встретить судьбу там. будет много битв еще впереди. заплетаются чьи-то судьбы, как в воронку одной судьбы, чтобы Высшею дочка стала, в ней надежда — Надюша, да…

Шура тянется к одеялу — скоро осень и холода.

гладит буковки на страницах, и, листая, плетется вязь. у героев живые лица, можно, плача тут и смеясь, проживать с ними год за годом, мир чудес сотворя легко. пусть лютует там непогода, за окном — это далеко. за окном, там где город стынет, город глупый такой, простой, покрывает листочки иней, но не книжные. за чертой из обычных проблем и пробок, Шура чует волшебный мир, где нет станций и остановок, улиц сереньких и квартир. там, где сказка широким взмахом все окрасила в цвет чудес, где нет места для лжи и страха, но для Шуры там место есть.

ночью сменится Шурин вечер, книгу выронила рука,
книжный Бог ей укроет плечи,
свет погасит у ночника.

Книжное

в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены — вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах — осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето — волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят…

но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.

мы научились различным трюкам — так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод — что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод — Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко — помощь друзей, волшебство, гроза… здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту…

…те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.

***
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру — легко и быстро, будто вовек не прибавят лет… значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо — чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих… даже пусть где-то ты центр Мира — сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды — нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи — кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на «вы» — эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна — мысль о том, что пора обратно — и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй — наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.

поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — «волна террора», «происки Лорда», «борьба за трон»…только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть…можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба — и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин — глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья — скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок… где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.

раз уж пришёл — никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство — значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана — заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно — или пока не решишь смолчать. кто выделяется — тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом… но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки — прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма… если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке — хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста — здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги — тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?…
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.

***
знаю, ты скажешь — «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос…

ну а пока — кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит — за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки — эй, Сажерук, вот и твой черед!… Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор — и пойди найди…
вот вспоминаешь, и так выходит — ты никогда не бывал один.

путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.

(c) Джек-с-Фонарём

А меня ни здесь, ни вокруг

ты меня не догонишь, друг. если я убежать надумала,
ты придешь, а ни здесь, ни вокруг нет меня. за границей купола

буду путать тебе следы, тосковать все сильней, до крайности.
не ищи меня, у судьбы не бывает ведь срока давности,

потому я бегу, мой друг, как безумец, тропы не ведая.
это дикая птица Рух одержала во мне победу и

от себя нужно мне сбежать, за спиной оставляя прошлое.
я однажды вернусь назад. а пока, ну прошу, не трожь меня.

подожди просто, милый друг.

только сердце во мне тревожится,
вдруг вернусь, а ни здесь, не вокруг
отыскать мне тебя
не сможется.

(с) Пряша | Ольга Птицева

Не возвращайся на землю, Макс!

У наших ног примостилась тень.
На наших лицах следы пожаров.
Привет, приятель, хороший день…
Для самых лучших ночных кошмаров.
Проходит время сбивать прицел,
Приходит время искать пропажу.
Но отчего на твоём лице
Следы любви вперемешку с сажей?
В блаженном мире, где каждый — маг,
Не слепит свет, и не лжёт бумага.

Не возвращайся на землю, Макс!
Здесь лет две тыщи, как нету магов…

Чужие раны к весне болят,
Свои остались в иной эпохе.
Но отчего так мозолят взгяд
Сквозные дыры в твоём лоохи?
У птицы Сыйсу полно птенцов.
Под их-то пение и помянем
Второй поллитрой  водки „Smirnoff“
Седьмой стакан Джубатыкской пьяни.
Мы тоже знаем про центр масс,
Но наш рычаг всё длинней и уже.

Не возвращайся на землю, Макс!
Нам без тебя ненамного хуже…

Мы тоже можем шагнуть в окно,
И через час позабыть про это.
Но, если с той стороны темно,
На этой тоже не хватит света.
Четыре пишем, а два в уме —
Кто ловит рыбу, кто верит в бога,
А остальные сидят в дерьме
В восьмом сортире Бубуты Боха.
И если в мире, где каждый – маг,
Иное слово сильней, чем выстрел,

Не возвращайся на землю, Макс!
Здесь слишком много плохих магистров…

И если нас увлекла игра,
Гуляйте, милые, ваше время.
Шагай по миру, святой дурак,
Куляй лабысло к ибутэй мэмэ!
А нам опять белый свет к виску,
И с гордой миной идти по жизни,
Не забывая победы вкус,
Как вкус пирожных мадам Жижинды.
Пусть мы — игра твоего ума,
Пусть ты — лишь повод открыть нам двери.

Не возвращайся на землю, Макс!
А то мы можем в тебя поверить…

Алан

Ехо — после ухода сэра Макса

Мир не рухнет от наших слез,
Не утопится в нашем горе.
Ехо дремлет под светом звезд,
Тает в сумерках Тихий Город.

Мир не рухнет – наоборот
Будет ярким, живым и шумным…
Только станет прочнее лед
В ровном голосе сэра Шурфа

И застынет немой вопрос
В опустевшей улыбке Стража.
Мир не рухнет от наших слез,
Миру будет не больно даже.

Но на много ночей подряд
Расхотят высыхать ресницы,
И упрямо опустит взгляд
Сероглазая леди-птица.

И опять учинит разнос
Кеттариец своей надежде.
… Мир не рухнет от наших слез –
Но не будет таким, как прежде.

By Aleteya Levkora