И тонут в океанах города

Тонули в океанах города и билась в ссорах чистая посуда. Мы все старались прыгнуть в поезда, как будто здесь инфекция — простуда. Без правды, без желания, без лжи, примкнувшие душой к минимализму:

убереги Господь, а лучше — удержи стать нерадивым чемпионом аскетизма.

В друзьях, в квартирах, дома и в гостях — везде нам скучно, душно и неловко. И виноваты не компания, а страх — мы гости в черепных своих коробках. Тебе ведь целый мир принадлежит, какого чёрта тебя в нём ничто не держит? Ты оттого плюёшь на собственный режим и оттого так избирателен в одежде?

Ты рвёшься не «куда-нибудь туда!», тебе лишь хочется «куда-нибудь отсюда!»

И тонут в океанах города, и бьётся в ссорах чистая посуда

Шнайдер

Хватит ныть

хватит ныть
бесконечная жертва, слабак, скручённый в бараний рог
до весны
доживём, ночуя на лавочках у метро

сколько счастья давали — сменяли на пустяки
воды стикса цветут в ожидании наших тушек
я не знаю, зачем мне рвать себя на стихи
если их перестанут слушать

прекращай канючить, слабачка
здесь друг — только враг врага
мы не жили иначе
и нечего начинать
перед тем как меня ненавидеть и обругать
приходи ко мне пожалуйста
ночевать

не ищу ни любви, ни поездок семьёй в икею
приходи просто так, покажу тебе что умею
посмотри, как могу без счастья, да зубы сжав!
пробежаться по льду, ни разу не налажав

хватит жалости

это скучный артхаус с бюджетом в сто тридцать баксов
я учу тебя жить в кошмаре и улыбаться
серый парк и чернеющие деревья —
вот твой дом, а не греция в тёплом мае

и ты знаешь, ни капли тебе не верю
но как минимум хорошо тебя
понимаю.

(с) ананасова

Memento mori

а когда надсадно завоют раны — садись на плацкарт до моря,
поучись у моря холодному равнодушию и молчанию.
пусть оно споёт тебе о священном «Memento mori»
и о том, что нет края у человеческой глупости и печали.

расставайся с людьми без скорби и без последствий,
ампутируй ту часть души, что отвечает за привязанность и свет.
если не хочешь снова остаться с разбитым сердцем,
улыбайся и делай вид, что у тебя его просто нет.

привыкай ни с кем не строить планы на общий быт,
полюби своё одиночество, да поезжай в Брюссель.
научись никому не принадлежать и никого не любить.
вот тогда тебя (словно по божьей издёвке) сразу полюбят все.

как наскучит Брюссель — отправляйся в Киев или Одессу,
там мальчишки по гравию вечером бегают босиком.
а тебе от памяти не сбежать, не сыскать потайного места.

счастье — это когда ты больше не думаешь ни о ком.

пусть вековая усталость после холодных зим,
станет пеплом и уже не коснётся твоего плеча.
пусть над ухом споёт тебе море, насколько ты неуязвим,

когда не имеешь того, по кому всю жизнь обречён скучать.

садись у моря считать латунные звёзды на небосводе,
не доставай блокнот, мыслями не марай тетрадь.
пусть тебе споёт море,
насколько же ты свободен,

когда в этом мире тебе больше некого потерять.

ступай на ледяной песок, улыбнись здешним рыбакам.
поучись у моря его равнодушию — и пусть будет оно отрадой.
надышись этим небом, запахом местного табака,

и пойми наконец —

настоящее счастье — когда для счастья
тебе
ничего
не надо.

· memento mori («меме́нто мо́ри», с лат. — «помни о смерти», «помни, что смертен»)

(с) Фатальность| Аня Захарова

пусть все горит

в который раз я думаю о том,
насколько мироздание двояко.
/
густой туман, пастельный полутон,
и комната, окутанная мраком.

всё это так похоже на эскиз:
кровать, квадрат окна, весенний вечер,
и я в который раз хватаю кисть,
стремясь хоть что-нибудь увековечить,

стремясь оставить хоть какой-то след
и, пачкая холсты своей печалью.
давай же, расскажи как повзрослеть,
не потеряв того, кем был в начале?

бумажный мир с картонными людьми,
которые тепла давно не ищут,
пора предать огню, чтоб хоть на миг
согреться возле этого кострища.

…пусть всё горит, а ты пиши да плачь,
ныряя в эту траурную темень,
и, тщетно воскресая, прячь под плащ

увечья на своём
прекрасном
теле.

(с) tymanoff | туманов.

я влюблен

очень сложно признать (это ново и слишком странно): я грущу по тебе, моя девочка без изъяна; ночью трудно уснуть, а под утро меня колотит. я как будто не пуст. я как будто душа без плоти. я как будто больной, и я снова себя жалею. находиться с тобой мне страшней, чем под взглядом Снейпа. неуклюжий, смешной, пугливый, совсем несносный (кстати, снова забыл, как правильно — левио́са?).

постоянно писать в тетрадках «*сердечко* Грейнджер» — надоело, устал. может, хватит меня калечить? я хочу убежать, потеряться бы где-то в мире, но я буду скучать по девчонке, что вечно с книгой. по девчонке, что точно знает, как сделать больно,

по девчонке, что обладает чистейшей кровью.

ну давай же, сплетутся пальцы, мы сядем рядом; я хочу быть с тобой, моя девочка с строгим взглядом. и пускай подождет весь мир, все друзья, вся школа…

я влюблен в тебя.

я влюблен в тебя, Гермиона.

(с) алена к.

думай обо мне

думай обо мне
когда окна трещат от мороза
когда губы твои целует кто-то другой.
думай обо мне
без точки, без знака вопроса
на Невской, Кузнечной или быть может Тверской.

думай обо мне
когда вьюга нагоняет тоску
когда яркие краски покинули твою акварель.
думай обо мне
когда пистолет приставлен к виску
и жизнь вся по кругу, по кругу, по кругу, как карусель.

думай обо мне
когда за апрелем повторяется март
когда смерть как табу, не понятая местными радость.
думай обо мне
когда юность заложили в ломбард.
получив на замену спокойную, тихую старость.

думай обо мне
когда дни сгорают от скуки
и солнце потухло, не видно ночью луны.
думай обо мне
когда другого трогаешь руки
в годовщину нашей первой, последней весны…

думай обо мне
когда дым застилает глаза
когда сердце чернеет и звезды не смотрят в окно.
думай обо мне
если чужие кругом голоса
если свет вроде включён, но внутри все так же темно.

думай обо мне
когда страницы из книги пропали
когда дни как недели, месяцы, тысячи лет.
думай обо мне
даже если незнакомыми стали
так незаметно, внезапно, в секунду, мгновение, момент.

думай обо мне
когда строчки — ничто, пустота
когда стало забыто навеки последнее слово.
когда осенью мрак — никому не нужна доброта
думай обо мне
снова и снова и снова и снова…

думай обо мне
когда стали длиннее дороги.
думай обо мне
без смысла, без боли, без шума.
думай обо мне, когда отвернулись и люди и боги.

думай обо мне

когда не о ком

больше

думать.

(с) Олег Гладилин

дом, в котором

я кричу по ночам, потому что не помню лиц.
просыпаюсь.
дышу.
лентой вьюсь на своей постели.
я пытаюсь поверить,
что мы превратились в птиц,
что вышли в изнанку,
что всё не на самом деле.
Дом, в котором стоит.
Дом, в котором не знает сна.
Дом, в котором скрывает
своих
добровольных
пленных.
Дом, в котором зима.
Дом, в котором уже весна.
Дом, в котором,
который
смеётся
тем страшным летом.
я кричу по ночам,
потому что забыл язык,
на каком говорили друг с другом
углы и стены.
я кричу по ночам.
только чей меня будит крик,
если всё – тишина,
воцарившаяся
бессменно?
Дом, в котором, привет.
Дом, в котором, прошу, ответь.
Дом, в котором, скажи –
ты бросил нас несерьёзно.
я оставил тебе целиком себя,
а не треть,
и я всё ещё там,
на загадочном перекрёстке.
я кричу по ночам,
но Наружность всегда молчит.
здесь не носят значки,
не расписывают футболки.
даже сказки у них –
Дом, представь себе –
не в чести.
курят много,
уродливо,
чаще всего без толка.
Дом, в котором, вернись.
Дом, в котором, вернись за мной.
я ищу тебя, Дом,
в каждом съёмном
безликом
доме.

Дом, в котором, прости,
что никто из нас – не герой.

просто дети, чьё детство
застыло
в последнем
томе.

(с) Соня Капилевич

когда наступает август, выходят лисы,
выходят из лесов на дороги.
лисы худы, лохматы и тонконоги,
к августу они устают торопиться и злиться.
на дорогу падают желтые яблоки,
они похожи на лица.

предчувствие осени — это предчувствие смерти.
лисы выходят на дороги и там умирают.
фуры летят, и не видят лис, и дымится земля сырая.
мокрые асфальтовые километры
тянутся за горизонт, до земного края.

к осени дороги усыпаны мертвыми лисами,
мертвыми листьями,
мертвыми яблочными лицами.
фуры гоняют по ним, превращая их в новый пласт,
новый слой дороги, жизни, земли, перегноя,
ветер качает подсолнуха желтый глаз,
он глядит за лисами, за фурами, за луною,
как вечный свидетель закономерного упокоя,
как страж, отмеряющий каждому нить, говорящий: «жди»,
мертвые лисы молча лежат на дорогах.
едут фуры.
идут дожди.

© Лемерт /Анна Долгарева/

тишина

тишина, о которой не принято говорить,
надевает себя на комнату и кровать,
заслоняет Луну.
тишине, о которой не принято говорить,
наказано утешать
и под платье льнуть.

она ведает все изразцы и все рубцы,
каждый шов поперек кафтана
и всякий брак,
исповедуя тайны, которые мудрецы
раскрывать не станут, —
за просто так.

тишина знает каждый угол и каждый шкаф,
обитает под рамами, и тахтой,
и другими вещами под.
тишина, о которой не принято с трёх октав,
денно-нощно со мной

поёт.

Грата

милая, мы бессильны.

расписные трамваи, вялые паузы, люди красивые. сердится утро: окна туманные и агрессивные. кашель, метро, убегают куда-то мальчики сильные. душеньки наши, как домино, очень ранимые. милая, мы, скорее всего, кончимся заживо. в парках снимают немое кино розы бумажные. дамы бредут мимо клумбы, вино плещется важное. теплая линия матовых губ кажется влажной. милая, милая, мне иногда чудится страшное.

дальнее, долгое, хуже всего – неоспоримое. тянется время в очередях – неповторимое. тянется, вьется в очередях – память вчерашняя. только придёшь на секунду в себя – кажется кашей.

горбится, гнется знойный июнь, что за событие. каждый случайный твой поцелуй – станет открытием. как ни старайся браться за руль – мир удивителен. милая, нам не создать его вновь,

но сохранить его.

алиот каф